Алексей Николаевич Семенов

Алексей Николаевич Семе­нов (настоящая фамилия — Акреев) родил­ся в 16 ноября 1912 году в д. Андрейково. Эрыкан — псевдоним, перево­дится как «свободный». Его творчество самобытно и ярко, а жизнь его прошла в борь­бе с несправедливостью. В молодом возрасте Алек­сей Семенов окончил Ураль­ский марийский педтехникум, после окончания которого пре­подавал марийский язык и ли­тературу в школах. 

Писатель­скую деятельность начал в 1920 году. После окончания техникума в городе Красноуфимске моло­дой учитель Алексей Семенов едет в Москву—он решил по­святить себя редакционно-издательскому делу. Когда редак­ция центральной марийской га­зеты «Марий ял» («Марийская деревня»), издававшейся в Мо­скве, предложила работу в стенах редакции, он с радостью и гордостью откликнулся на это предложение.

Молодой сотрудник стремился как можно быстрее постичь все тайны редакцнонно-издательского дела. Он трудился с пол­ной отдачей сил. А работать приходилось много, так как штат редакции был укомплек­тован лишь наполовину. Не имея на первых порах кварти­ры, А. Семенов часто коротал ночи в редакционной комнате, на подшивках газет, или коче­вал от знакомого к знакомому. Но никакие трудности не пуга­ли его. И высшим наслаждени­ем для начинающего журналис­та были те минуты, когда газе­та выходила в срок.

Вскоре «Марий ял» была объединена с выходившей в Йошкар-Оле областной газетой «Марий коммунист» и сотруд­ники, работавшие до этого в Москве, в том числе и А. Н. Се­менов, переехали в столицу ав­тономной области. Здесь Алек­сей Николаевич сначала рабо­тает ответственным секретарем редакции газеты «Марий ком­муна», затем трудится в книж­ном издательстве и редакции национального литературно-художественного журнала «У вий» («Новая сила»). Этот период— с 1932 года по 1937 год был са­мым продуктивным в творчест­ве писателя. Несомненно, акти­визации творческой деятельнос­ти способствовали тесная связь с литературной и общественной жизнью марийского края, близ­кое знакомство с писателями. Например, Эрыкан состоял в дружеских отношениях с вид­нейшим марийским поэтом Олыком Ипаем. В то же время он большое внимание уделял работе с начинающими автора­ми, всячески помогал им. Мно­гие молодые литераторы — М. Казаков, В. Чалай, Ф. Маслов, А. Бик, М. Большаков и другие—видели в этом начитан­ном и доброжелательном чело­веке своего учителя, старшего товарища.

Если в первые годы своей творческой деятельности Эры­кан выступал чаще всего как повеллист-рассказчик, то с на­чала тридцатых годов он как бы отходит от жанра рассказа и больше пишет статьи по раз­личным вопросам развития ли­тературы и искусства. Можно было подумать, что молодой пи­сатель отошел от прозы. Но это было не так. В эти годы он пи­сал роман «Кучедалме тулеш» («В огне борьбы»). Надо заме­тить, что ко времени выхода этого произведения в марий­ской литературе было опубли­ковано всего несколько романов. Это были большие полотна М. Шкетана, Н. Игнатьева, С. Чавайна. Эрыкан своим ро­маном во многом обогатил род­ную литературу.

Книга написана по горячим следам событий—здесь расска­зывается о том, как идет кол­лективизация в одной из ма­рийских деревень на Урале. Мы узнаем, как в борьбе за счаст­ливую жизнь мужают люди, как новое трудно, но уверенно одолевает старое. В центре по­вествования—образ учителя Мичуша, который с дипломом техникума приезжает работать в марийскую деревню. Но он не ограничивается школьными де­лами, активно включается в деревенскую жизнь и оказыва­ет большую помощь в создании колхоза.

Наиболее удачно вылеплен об­раз рабочего-коммуниста Петрована, приехавшего в родную деревню по призыву партии. Деятельность этого активиста колхозного строительства оли­цетворяет руководящую роль Коммунистической партии в преобразовании деревни.

В романс много героев, пред­ставляющих различные со­циальные слои крестьянства: бедняков, преданных Советской власти и смело вступающих в колхозы, колеблющихся кре­стьян-середняков, классовых врагов, открыто борющихся против всего нового или принимающих на себя личину сто­ронников колхозного строя. Ро­ман многоплановый, в нем убе­дительно представлена судьба каждого из героев.

Как отмечается в «Очерках истории марийской литературы», А. Эрыкан искал ориги­нальную форму романа, чтобы она соответствовала новому ее содержанию. Авторское повест­вование иногда передается в стихотворной форме, в которой выражены идеи и мысли одного из главных героев—Мичу. Роман интересен и в языковом отношении. Автором широко использованы диалектные сло­ва из говора уральских марий­цев, этим самым он в какой-то мере обогатил марийский лите­ратурный язык.

Созданию этого романа пред­шествовала работа А. Эрыкана (вместе с А. Лебедевым и А. Фадеевым) над переводом романа М. Шолохова «Подня­тая целина». И естественно, литературный опыт этого круп­ного мастера во многом помог марийскому писателю. Об этом хорошо сказал марийский уче­ный К. Васин: У Шолохова Эрыкан учился высокой идей­ности содержания, учился стро­ить сюжет. Рисуя образы своих героев, он зачастую опирается на творчество Шолохова. Так, Петрован возник не без влияния шолоховского Давыдова, затаив­шийся враг Сайпода напомина­ет Якова Островнова. Но, учась у Шолохова, Эрыкан не стал простым подражателем и эпи­гоном. Для показа тех же со­бытий, которые изобразил Шо­лохов, он находит свои, только ему присущие краски, художе­ственные детали. Богатый этно­графический материал, связан­ный с бытом уральских мари, придал роману «В огне борьбы» неповторимый, своеобразный колорит. В романе  подробно опи­сана история колхозного строи­тельства на Среднем Урале.

Окончательную победу кол­хозного строя писатель хотел показать в следующей книге— романе «Мланде пеледеш» («Земля в цветах»).    К 1937 го­ду он был в основном написан, но издать его своевременно не удалось, и рукопись была уте­ряна.

В первые послевоенные годы А. Эрыкан пишет повесть «Фрон­товики». В центре произведения— образ вернувшего с войны в родные края бывшего танкис­та-сержанта Степана. Под его руководством сельчане ведут большую работу по развитию колхоза и добиваются немалых успехов. Для повести характер­но правдивое отображение реальных трудностей и кон­фликтов того времени.

Он стал известен как критик и ли­тературовед, занимался пере­водческой деятельностью, был принят в 1937 году в Союз пи­сателей.

Но в том же году Семенов был по ложному обвинению арестован органами НКВД. Вовремя этапирования Семенов в Красноуфимске бросил на пер­рон письмо жене, и добрые люди передали его Прасковье Яковлевне. Она была уволена из редакции журнала, где рабо­тала, выселена из квартиры, и поэтому переехала на Урал. Здесь, в Артинском районе, ей помог устроиться Л.А. Лисов, в то время он работал в роно. Прасковья Яковлевна стала ра­ботать учителем в Пантелейковской школе. В 1939 г. Семе­нов пишет письмо наркому НКВД Ежову, просит пересмо­треть дело. В 1939 году жена Прасковья Яковлевна посылает письмо прокурору Вышинско­му, который сделал запрос по месту ареста Семенова. Но все друзья и знакомые предали пи­сателя, и дело Семенова не было пересмотрено. Он нахо­дился в ГУЛАГе десять лет. Жене удалось съездить на по­бывку к писателю, и оттуда она привезла письмо Сталину, но и Сталин тоже не помог. Семенов был освобожден в 1947 году и некоторое время работал в школе. В 1949 году был снова арестован и отправлен в ссылку в Красноярский край. Находясь в ссылке, работал над романом «Эрны- маш» (Очищение), главы из этого романа были опубликованы в журнале «Ончыко». Опубликован­ные впоследствии отрывки да­ют понять, что это произведе­ние обещало стать новым ша­гом в творчестве писателя.

Писатель находился в ссыл­ке еще много лет и погиб неза­долго до освобождения. В 1957 году он был оправдан. В февра­ле 1957 года это решение по­ступило в лагерь, и в том же месяце Эрыкан погиб на вос­креснике. Известно, что мастер Московитин специально подпи­лил лестницу, с которой упал Эрыкан и разбился.

В 1960 году, уже после смер­ти писателя, увидела свет за­вершенная первая часть его ро­мана «Чолпан Иван». Это рас­сказ о судьбе марийского па­ренька Чолпана Ивана, нашед­шего свое призвание в борьбе за революционное переустрой­ство жизни.

Писатель шаг за шагом про­слеживает нелегкий путь духов­ного и социального роста свое­го героя. Вот он, Иван, посту­пает в учительский семинарий, где встречает преподавателей- марийцев, мечтающих о некой обособленно национальной культуре, идеализирующих ста­ринные обычаи. Чолпану не по душе все это. Подрабатывая после занятии на железной до­роге, он знакомится с револю­ционно настроенными рабочи­ми.

Роман (к сожалению, он ос­тался незаконченным) завер­шается рассказом о том, как Чолпан Иван вместе с рабочими участвует в маевке. До этого он распространяет среди рабочих листовки. Руководитель под­польной организации говорит ему: Твои листовки всех взбу­доражили. Молодец, хорошо вы­держал экзамен, растешь стой­ким революционером.

И вполне справедливо отме­чают марийские литературове­ды, что роман «Чолпан Иван» отличается широким дыханием истории и историзмом в подлин­ном смысле слова.

Алексею Эрыкану выпала тяжелая жизненная судьба. Будучи на долгие годы оторванным от род­ных мест, от родной литерату­ры, он не смог в полной мере раскрыть свои потенциальные возможности. Но вопреки всем трудностям Алексей Николае­вич не прекращал творческой деятельности. И то, что он ус­пел сделать, оставило заметный, яркий след в марийской худо­жественной литературе.

Источник: статья Зайниева Г. / От рассказов к роману // Ленинский путь. — 1982г. от 16 ноября С.4

Арестован по ложному обвинению

Алексей Эрыкан — одна из самых трагических фигур в марийской литературе. Сын сельского учителя, он уже в двенадцатилетнем возрасте опубликовал в газете «Марий ял» («Марийская деревня»), издававшейся в Москве, стихотворение «Ильич», посвященное памяти В. И. Ленина. А в 23 года стал автором напечатанного в литературном журнале «У вий» («Новая сила») романа «В огне борьбы». Здесь он запечатлел страницы истории колхозного строительства в одном из уголков Среднего Урала. Он часто выступал с литературно — критическими статьями, писал очерки и рассказы, перевел романы М. Шолохова «Поднятая целина» и А. Авдеенко «Я ‘люблю», произведения М. Горького, Н. Островского, В. Гюго, работал над второй книгой романа.

Но вскоре, а именно 15 июля 1937 года, Эрыкан, заведующий сектором литературы республиканской газеты «Марий коммуна», был арестован по сфабрикованному обвинению в принадлежности к подпольной буржуазно — националистической группе. За этим последовали долгие десять лет сталинских лагерей. После освобождения писатель работал учителем в одной из школ Артинского района, там написал повесть «Фронтовики» о жизни послевоенной уральской деревни. Но через год, в июле 1949 года. был сослан на вечное поселение в Красноярский край.

Со смертью Сталина открылись ворота лагерей, получили свободу тысячи ссыльных. В январе 1957 года Ал. Эрыкан был полностью реабилитирован и восстановлен во всех правах. И надо же случиться такому: уже имея на руках документы о реабилитации, Алексей Николаевич вместе с другими рабочими леспромхоза отправился на воскресник по заготовке леса и был убит свалившимся деревом…

Будучи в ссылке, в неимоверно трудных условиях Ал. Эрыкан написал несколько рассказов, первую книгу романа «Чолпзн Иван», отобразившего путь уральской деревни к социалистической революции, работал над новым романом «Очищение». В его архиве сохранилось восемь глав этого произведения.

Творчество Ал. Эрыкана оставило яркий след в марийской литературе. Народ помнит своего талантливого сына, читает его книги. В 1982 году литературная общественность Марийской АСС Р и марийцы — жители Свердловской области отметили 70-летие со дня рождения писателя. В те дни в прессе, в том числе в «Уральском рабочем» и артинской районной газете «Ленинский путь», был напечатан ряд материалов о творческом пути Ал. Эрыкана. А в его родной деревне состоялся большой литературный вечер с участием представителей Марийской и Свердловской писательских организаций.

«Я обращаюсь с просьбой именно к Вам только потому, что все мои ходатайства остаются без последствий, и я теряю всякую надежду на получение возможности защищаться и доказывать свою непричастность к тем мерзостям, которые мне приписываются,—заявлял Ал. Эрыкан в письме к «вождю народов».

— …Помогите мне возвратиться к горячо любимому делу и к своей семье, чтобы я мог ежедневно, ежечасно, ежеминутно жить полнокровной жизнью, чтобы я мог полностью, до дна использовать все свои силы на благо своей Родины, а если понадобится — чтобы я мог достойно встретить смерть лицом к лицу в любом месте —нa поле битвы и на трудовом посту — лишь бы смерть эта была озарена великой идеей коммунизма…»

— Но не услышал «великий кормчий» эту мольбу, написанную в сибирских лесах под Тайшетом в 1939 году. Полвека пролежала в домашнем архиве Ал. Эрыкана копия необычного документа, снятая рукою жены писателя — Прасковьи Яковлевны (она же привезла из лагеря само письмо и отправила по почте в Москву, в Кремль). Конечно, литературоведы и историки знали о существовании письма, но в пресловутые застойные годы, как известно, не поощрялись упоминания о том трагическом периоде нашей истории.
Сейчас на книжных полках библиотек Марийской АСС Р можно видеть издания романов Ал, Эрыкана «В огне борьбы» и «Чолпан Иван.», сборник избранной прозы «Фронтовики». Переиздана его литературоведческая работа о творчестве классика марийской литературы М. Шкетана. Увидели свет фрагменты сочинений, созданных в колымском лагере и сибирской ссылке.
Все творчество Ал. Эрыкана пронизано любовью к простым людям, облагораживающим своим трудом родную землю. Недаром он шагал в упомянутом письме: «Я любил марийскую нацию, и каждый проблеск нового в ее среде был целым праздником для меня. Я радовался каждой вновь открывающейся школе, каждой новой книге, каждой машине на крестьянском дворе, радовался каждому куску мыла, который появлялся в марийской избе… И моя рука тянулась к пepу, чтобы излить свои чувства на бумаге, а сознание подсказывало самые нежные, самые задушевные слова, славящие всепобеждающую силу творчества».

Источник: Зайниев Г. Арестован по ложному обвинению / Уральский Рабочий от 12 марта от 1989 года

Его последняя надежда

Письмо Сталину… Последняя надежда отчаявшегося человека. Прочувствуйте ту боль, которая льется из этих строчек. Трагедия личности, носящей в себе отпечаток того времени, его отражение. Это один из тех миллионов, вырванных с корнем из общества, писатель Алексей Николаевич Семенов- (Эрыкан).

Генеральному секретарю ЦК ВКП(б) Иосиф Виссарионович!

Я долго не решался обратиться к Вам с этим письмом, да и сейчас не уверен, что оно достанет своей цели.

Может быть, моя судьба уже предрешена, ибо я отбываю срок наказания в исправительно-трудовых лагерях НКВД СССР. Решением тройки НКВД по Марийской АССР я в 1937 году отнесен к группе лиц, занимавшихся контрреволюционной деятельностью.

Вот уже третий год, как я пытаюсь выяснить, в чем же заключалась моя контрреволюционная деятельность, тщетно пишу заявления в следственные органы с просьбой пересмотреть мое дело, но все как будто стали немы и глухи, ибо я до сих пор не могу получить ясного представления о степени своей виновности и таким образом морально убедить себя, что я действительно виновен и действительно заслужил это наказание. Это незнание причиняет мне неизмеримое моральное страдание, и я бесконечно терзаю себя одним и тем же вопросом: «За что же ты потерял самое дорогое—право жить и работать так, как диктует тебе совесть, как диктует тебе наше общество, как диктует тебе свое мировоззрение?» А самое мучительное—это жить отверженным от общества, жить вдали от любимого дела, вдали от семьи. Такая жизнь мучительна и страшна.

Когда знаешь, за что сидишь, переносить невзгоды гораздо легче, но когда к лишениям жизненного порядка прибавляются моральные мучения,—тогда теряешь всякую веру в справедливость, и жизнь становится тусклой, бесперспективной и мертвой. Таким живым трупом чувствую сейчас и я себя.

Помогите же мне разобраться в степени моей виновности и возвратите мне жизнь, если я этого заслуживаю, или поставьте точку над моей жизнью, ибо я чувствую, что через десять лет из меня выйдет калека не только физически, но и нравственно, и я буду бесполезным грузом — бесполезным и для людей, и для себя…

…Я—сын сельского учителя, родился в 1912 году. Октябрьская революция застала меня еще ребенком. Я смутно помню первые годы революции и гражданской войны, когда через нашу деревню проходили отряды колчаковцев и чехов, и когда отцу приходилось прятаться от них в ометах соломы. Я смутно помню и голодный 21-й год с его ужасами. Только одно страшное воспоминание врезалось мне в память. Это—жуткое убийство деревенского бедняка, кажется, бывшего красноармейца, за кражу конины… Его провели по улице избитого, окровавленного, а затем убили, бесчеловечно убили теми же конскими ногами, которые он взял у кулака во имя спасения своей жизни, борясь за свое существование… Много раз мое сердце кипело ненавистью при воспоминании об этом случае, много раз мое перо порывалось восстановить эту жуткую повесть жизни на бумаге, и, может быть, эта картина впервые породила во мне жгучую
ненависть к этой вопиющей несправедливости, к этому оголтелому проявлению чувства частной собственности, с которой нужно непременно бороться, до конца.

Конечно, тогда я не понимал сущности классовой борьбы, да и разве можно было требовать от 8—9 летнего мальчугана знания законов классовых взаимоотношений. Но для меня одно было ясно — это было первым проблеском какого-то смутного внутреннего протеста против такого насилия и первым уроком классовой борьбы, где я был только пассивным, внутренне протестующим участником.

…А затем настали годы учебы… Я впервые приобщился к сокровищнице человеческой культуры—к книге, и она стала моим спутником на всю жизнь. Я читал без всякого разбора, некому было руководить моим чтением и никто не мог потушить во мне жажды знать все—и хорошее, и плохое, независимо от того, пригодится это мне в будущем, или нет. Еще в детстве я играл «в книги»—из обрывков газет и бумаги склеивал, сшивал книжки, придумывал им названия, устраивал миниатюрные книгохранилища и чувствовал себя в эти минуты каким-нибудь писателем, так много и глубоко знающим жизнь, и так красиво описывающим ее… Пожалуй, это раннее увлечение книгами и послужило причиной выбора профессии журналиста—редакционно-издательского работника.

И вот в мою жизнь, напоенную мечтами о прочитанном, в одно прекрасное время врывается другая, более живая и привлекательная форма искусства, врываются новые голоса. К нам в деревню приезжает агитотряд, приезжают студенты национального марийского техникума, приезжают с докладами, с постановкой… Я хорошо помню эту лунную летнюю ночь, когда передо мной раскрылись чарующие тайны искусства, когда на импровизированной сцене—на пригорке при свете факелов оживали картины прошлого, которые я знал только из книг. А потом я настоял на том, чтобы меня отдали учиться именно в тот техникум, который оставил во мне такое незабываемое впечатление. 

И вот я в техникуме, в среде марийских детей, съехавшихся приобщиться к знаниям из деревень Урала, Башкирии, Татарии, Удмуртии, Марийской АССР и даже Сибири. Первые насмешки со стороны некоторых студентов по адресу моих попыток овладения марийским языком, первые недружелюбные возгласы по адресу «чужих»—инонациональных студентов. Но я упорно учусь, я настойчиво овладеваю марийским языком, я в числе первых по успеваемости. Я думал: «Почему не менее других умственно одаренный, не имею права, по мнению некоторых соучеников, находиться в национальном техникуме? Разве я не могу также, как и они, работать в среде марийских трудящихся? Но если работать в среде другой нации, нужно знать эту нацию, ее историю, ее быт и нравы, нужно не только знать, но и почувствовать ее особенности, сжиться с ней так, чтобы не чувствовать себя в ее среде чужеродным телом. Так я понимал и понимаю. И я засел за изучение истории народов мари, за собирание фольклора, за изучение языка, полюбил марийские песни, их литературу, вернее, зачатки литературы, полные благодарности партии и советской власти, открывшим новые, блестящие перспективы возрождения всех наций. Я полюбил эту нацию и каждый проблеск нового в ее среде был целым праздником для меня. Я радовался каждой вновь открывающейся школе, каждой новой ниге, каждой машине на крестьянском дворе, радовался даже куску мыла, который появлялся в марийской избе. И это наполняло меня законной гордостью за свое дело и давало мне новый заряд для дальнейшей работы.
И моя рука тянулась к перу, чтобы излить свои чувства на бумаге, а сознание подсказывало самые нежные, самые задушевные слова, славящие всепобеждающую силу творчества.

Я еду в Москву, гордый за оказанное высокое доверие, я иду в редакцию центральной марийской газеты, счастливый за исполняющиеся мечты детства и юношества, я еду, полный сил и творческих замыслов. Нужно было видеть, с каким внутренним волнением я перешагивал порог редакции. Нужно было видеть, с какой страстью я стремился как можно быстрее постичь все тайны редакционно-издательского дела. Я в полном смысле слова горел на этой работе. Меня не страшило то, что штат редакции не был укомплектован’ даже наполовину. что я не имел квартиры и приходилось спать где попало, правдой или неправдой оставаясь на ночь в редакционной комнате на подшивках газет или ночуя у знакомых. Я не боялся этих трудностей, и для меня высшим наслаждением были те минуты, когда газета выходила в срок, когда я чувствовал, что та статья, которую я пишу, бьет в цель. Я презирал тех, кто шел в редакцию из издательства только ради материальной выгоды, в ком не было стремления отдать всего себя работе.

Я не только занимался прямой работой, но и применял свои силы в качестве переводчика политической и художественной литературы на марийский язык, работал, с начинающими авторами, урывками писал роман «Кучедалме тулеш», первая часть которого опубликована, а вторая книга так и осталась незаконченной. И вот наступает роковой для меня день, когда рушатся все мои стремления, когда меня насильно отрывают от любимого дела и лишают самого дорогого — права свободного творчества. 15 июня 1937 года органы НКВД по Марийской АССР арестовывают меня и предъявляют обвинение по статье 58 УК за якобы мое участие в подпольной буржуазно-националистической контрреволюционной группе. Можете себе представить, какое возмущение овладело мной, когда я услышал из уст следователя обвинение в таком гнусном преступлении. Я буквально потерял дар речи и способность соображения. Я мучительно копался во всех закоулках памяти, стараясь вспомнить хоть один факт, который можно бы назвать антисоветской деятельностью. Я не спал ночами, потерял аппетит, вспоминая все этапы своей жизни, тщетно пытаясь постигнуть причины возникновения такого тяжкого обвинения. И я не мог их найти, как не могу найти их сейчас. Все мои попытки убедить следователя в моей непричастности к этой мерзкой группе натыкались на недоверие, все мои доказательства невозможности этого, подкрепляемые фактами из своей жизни, оставались пустым звуком, все мои просьбы о тщательном расследовании с вызовом свидетелей на очную ставку, все мольбы об ознакомлении с материалами, имеющимися в деле, оставались без последствий. Я натыкался на холодное, безучастное отношение к живому человеку, я чувствовал гнетущую атмосферу полного недоверия, я не видел причины, породившие такое отношение ко мне, и у меня возникло чувство глубокого отчаяния, отпала всякая охота защищать себя, ибо я видел бесполезность всех моих стараний.

Я мысленно проклинал тот день, который явился решающим в выборе профессии, я проклинал день приезда к нам в деревню агитотряда, который вдохнул в меня любовь к искусству, любовь к могучей силе народного творчества. Я мысленно проклинал день первой попытки взяться за перо, которое привело меня к редакционной работе, которую я любил так горячо и нежно, которая была для меня дороже всего—дороже собственного благополучия, дороже семьи, дороже жизни. Я проклинал даже день женитьбы, ибо мне было невыносимо тяжко от оскорбления следователя: «Мы не дадим вам возможности вырастить своих детей контрреволюционерами». Мне было больно от издевательств следователя: «Может быть, пригласить к вам марийского следователя, авось вы тогда решитесь заговорить», ибо мне одинаково близки и русский, и марийский языки, ибо мне одинаково близки и русские, марийские, и татарские, и казахские трудящиеся, ибо мне одинаково дороги судьбы всех народов. Я возбуждаю перед Вами ходатайство о даче указаний следственным и судебным органам пересмотреть мое дело с вызовом потерпевшего на переследствие, с допросом дополнительных свидетелей, с тщательным анализом всей моей редакционно — издательской деятельности. Это дает возможность установить степень моей виновности, если она есть, и таким образом вынести реальный, обоснованный приговор. Я обращаюсь с такой просьбой именно к Вам только потому, что все мои ходатайства остаются без последствий, и я теряю всякую надежду, на получение возможности защищаться . и доказывать свою непричастность к тем мерзостям, которые мне приписываются. Мое обращение к Вам продиктовано исключительно страстным желанием жить, отдавая всего себя на великое дело коммунизма. Оно продиктовано тем, что мне, вопреки здравому смыслу, грозит участь неоправданного медленного угасания где-то на задворках жизни, бесцельно тратя свои силы на искупление призрачной вины. Оно продиктовано том, что я не могу жить на холостом ходу, не могу вынести позора насильно надетой на меня маски врага народа. Лучше смерть, чем такое незаслуженное позорное пятно на всю жизнь. 

А. Н. СЕМЕНОВ,
бывший работник
редакции газеты
«Марий коммун».

Послесловие
Постановлением Президиума Верховного суда Марийской АССР от 28 января 1957 года постановление Тройки НКВД Марийской АССР
от 10 января 1937 года в отношении Семенова Алексея Николаевича отменено и дело производством прекращено за отсутствием состава преступления.

Двадцать лет лагерей позади…
Из рассказа JI. Лисова. учившегося вместе с Эрыканом в Урало-Марийском техникуме:
— Эрыкан дожил до того дня, когда пришло освобождение. Дело было к концу недели, а на следующий день был субботник по валке леса, и его придавило деревом. Была ли это случайность или чей-то злой умысел, сейчас узнать уже невозможно… Так оборвалась жизнь этого человека.
В его судьбе трагедия миллионов, кровавый урок истории, который нельзя забыть.

А. ШОРИН